Томас Эдисон, выросший, между прочим, в семье спиритов, с детства был убеждён: после смерти остаётся какая-то форма сознания. В «Сайнтифик Америкен» (за 1920 год) он пространно настаивает: «Доказательством жизни после смерти должна быть, конечно, не экстраординарная и разовая информация, к примеру, от привидения дяди, убитого в Индии, и о каком-нибудь тайнике с драгоценностями, каковой получила однажды Элис Флеминг (сестра Киплинга). Я пытаюсь создать приборы для связи с призраками тех умерших, которые сами озабочены общением с нами. И таким образом я буду серьёзно исследовать потустороннее...»

Приборы были похожими на машины доктора Франкенштейна, какими мы знаем их по кино и какие применяют в электрошоке. Но «серьёзное исследование потустороннего» началось ещё в 1882 году, с основания Общества психических исследований в Лондоне. Его организаторы — Эдмунд Гёрни, Фредерик Майерс и Франк Подмор — провели вопросное анкетирование. К примеру, вопрос №14: «Доводилось ли вам увидеть привидение в состоянии бодрствования?» Вопрос №15: «Доводилось ли вам ощутить прикосновения к себе чего-либо неестественного?»

Во Франции, Германии и США из 27 329 опрошенных 11,96% ответили утвердительно — то есть, что наблюдали и осязали привидение, которое чаще всего имело образ близкого человека.

Вывод из такого анкетирования может быть следующим: если призрак осязаем и видим, то, обладая определённым физическим свойством, он является объективной реальностью, тем более что иногда наблюдается одновременно многими людьми.

Фредерик Майерс в книге «Личность и жизнь» (1903 г.) вспоминал фольклор и «страшные сказки» и выдвигал постулаты: «В Йоркшире (Англия) существует поверье, что с умершими контактируют обычно в полночь. В сказках всех стран сохраняется память о том, что некоторые люди, родившиеся в определённый день и в определённое время суток, чаще других обладают способностью видеть и ощущать призраки». И так далее. И вроде бы доходчиво поясняет: «Фантазмогеничные центры в пространстве или геометрические места, где пересекаются генерируемые энергии, обладают достаточным потенциалом, чтобы для некоторых людей изменялось даже пространство...»

Процент откровений о случаях контактов через столетие изменился, и в 1973 году — это уже 27% (от взрослого населения). Количество таких случаев продолжало расти, и во всех странах складывалось новое отношение к паранормальным явлениям, кроме, естественно, нашей страны, где существовало твёрдое правило — не публиковать подобные сообщения. Упомянем лишь случай (кстати, подтверждающий правило), опубликованный в татарской областной газете под рубрикой «Несколько строчек и заморочек» о некоей бабушке Алевтине. Были такие рубрики — «И курьёзно, и серьёзно».

РЕЗИДЕНТ «С ТАТАРСКОЙ ВИДИМОСТЬЮ»

Бабушка Алевтина рассказала в эпоху гласности, как она девчонкой общалась через зеркало с отчимом, Али Мусаевичем, женившемся на матери после эвакуации в Казань. Он работал в казанском «почтовом ящике», занимался шлифовкой зеркал для военной оптики, перископов и прожекторов.

Как-то на базаре он обменял треснувшее «зажигательное стекло» — как некое огниво для самокруток при солнце — на японские, изданные до революции пятистишия, «танка». Несмотря на войну, а может быть, и благодаря ей, он «для души» возился дома с прибором, через который собирался общаться с убитым братом. Возможно, что сама шлифовка зеркал «завлекла» его. Известно, что Спиноза тоже шлифовал линзы и размышлял за этим занятием о «причине причин». Увидев через них приблизившиеся звёзды, он и высказался в том смысле, что природа бесконечна и является причиной самой себя.

Конечно, Али Мусаевич, как и все в то время, пел на демонстрации, скажем, о вполне земном мире — «мы новый мир построим», рассуждал на собраниях и о своём долге человечеству, и так далее. Но вот у себя дома (не в том месте и не в то время) был озабочен лишь потусторонним миром. Али Мусаевича взяли — выяснить, чего это он «колдует»? При обыске дома нашли странные пятистишия «танка», как водится в этом жанре — каждое из 31 слога: 5+7+5+7+7=31

Измерили зеркало по окружности, и — что-то совпало. Люди и вообще избегают напрямик заглядывать в сущность событий и довольствуются познаниями — словно бы по окружности. И следователю совершенно ясно было, что у задержанного должна быть специальная подготовка. Так тот и оказался японским шпионом — только «татарской видимости». И мать Алевтины оказалась во второй раз вдовой. Правда, один контуженый ей посочувствовал: «А? Полетели наземь самураи! Но разве, мать, у нас с тобой ещё мало врагов?»

И вот занавесили на ночь круглое зеркало, с которым колдовал Али Мусаевич. В полночь проснулись и только крестились... Светила луна, и за стёклами как бы «плавал» в тревожном свете Али, потом сползла накидка с зеркала, и он оказался в комнате — как просто вошёл.

Бабка Алевтина рассказывала далее: «Будто бы он и не отлучался на тот свет. Потом и в безлунные ночи входил. Какие заморочки придумывал: «У тебя, у той, которая в зеркале, сердце — где? С правой стороны! А у тебя, у той, которая перед зеркалом, — где? С левой... Алевтина — значит, Аля? А я — Али!»

Она не знала, конечно, как выразить то, уже несомненное для неё, — что настоящее и прошлое как сообщающиеся сосуды и что стучащийся в этот мир должен быть выслушан.

СМЕРТЬ НЕ ЕСТЬ КОНЕЦ

Даже через годы, как утверждала Алевтина, вдруг снова плавая в круглом зеркале, Али Мусаевич, как-то озабоченный этим миром, уже чуждым ему, всматривался и говорил: «Зеркало за собой не запираю». И опять наплывал...

Английские медиумы предполагают, что «призрак человека, эти туманообразные формы, можно взвесить». А ныне и казанские медиумы считают, что могли бы отправить Али Мусаевича в зазеркалье обратно — пока, ещё «размытый», он находился словно бы «на мосту из двух измерений».

Американский медиум Уильям Ролл предполагает: «Сознание, локализованное вне тела, способно «всматриваться» в живых ещё на таком мосту и оставаться на нём неуязвимым». Американец, нелишённый чувства юмора, уточняет: «Оставаться неизменяемым и неуязвимым (как на картине) — что Наполеон на Аркольском мосту!»

Ещё раз вспомнив то, что рассказала бабка Алевтина, повторим и мы его образ, кажется удачно передающий и обострённое чувство какого-то края. По её словам, с годами Али Мусаевич оставался всё тем же — неменяющимся и неуязвимым, как Наполеон на своём Аркольском мосту. Но переходить его как будто всё более опасался. Он всматривался из зеркала в неё, сделавшуюся бабкой, с годами — даже всё менее узнаваемую...

Алевтина не читала, конечно, (ни тогда, ни после) книги доктора Моуди, где рассказывается о «смешивании миров в зеркалах». Её убеждали, что это иллюзия. Алевтина не знала, что учёный даже называл свой опыт «вызовом из зеркал ушедших» — когда писал: «Мои опыты привели меня к глубокому убеждению, что смерть не есть конец. Если бы после экспериментов, поставленных мной на себе, я посчитал бы свидания с умершими иллюзией, тогда я должен бы посчитать иллюзией и всю мою жизнь».